Железные королевства - новая история.

[Eldret]

тачилои - странствующий учитель в Хадоре.
корун - профсоюзный лидер в среде огрунов(раса)
тарны - дикое племя почти людей поклоняющихся Змею-воплощению разрушительных сил природы.

(за 2 года до этих событий)

-Тачи! а как пишется «императрица»?
-Сначала руна И, потом так, ведёшь руку сюда, сюда и заканчиваешь вот так. А потом выделяешь.
-Тачи Сергей, а вы будете сегодня нам рассказывать историю?
-Конечно. А вы будете мне рассказывать ваши легенды?
-Да! Да – отозвался разноголосый хор. Деревня была большая и без малого богатая, через неё проходил старый тракт, но сейчас из-за железной дороги шансы на то, что здесь вырастет городок сильно упали. Но они всё равно были, родина развивалась, и некоторые городки вырастали на пустом месте. И Ласло Швайк, трактирщик, был твёрдо нацелен вырастить своё место под солнцем, в стране, которой он отдал десять лет в мановарах, ногу и половину волос.
Но с тех пор прошли годы, скопленного жалования хватило на корчму, участок, пивоварню и уже троих детей, которых учил этот молодой ветеран, встреченный во время городской поездки. Тачилои был ниже Ласло, худой и черноволосый, но силы воли проявил не меньше, чем многие побольше. В корчму набилась детвора со всей деревни, у стены сидела даже пара парней, которым завтра бы в армию, и все учились с горящими глазами, забывая о времени и еде. Странствующий лекарь и учитель на голову превосходил «учителей» той учебки, которую помнил мановар, где ему вдолбили базовую грамоту и счёт, и невероятной скоростью и живым интересом. Вот сейчас он рассказывал детворе о воцарении императрицы Айн Ванар, о войне за восстановление Кхардской империи, и спрашивал не только то, что сам раньше рассказал о старой кхардской империи, но и о том, что было тут так давно. Детвора не помнила – это было ожидаемо, но Ласло понимал – сегодня у стариков будет много распросов и любопытства, они будут чувствовать себя нужными и важными, а завтра тут будут обсуждать эти рассказы.

-Ты записываешь эти сказки?

-Ты записываешь эти сказки? – как то спросил он. Трактирщик и учитель, два самых образованных человека в деревне, тянулись бы друг к другу даже без того, что двумя из учеников были дети солдата, получавшие образование не отрываясь от работы и за стол и клетушку. Бешеный скандал, когда тачилои настоял на учёбе всех желающих, только укрепил взаимное уважение, совместно принятые роды у батрачки – тем более. Судя по тому, что теперь знали в деревне, жреца призывали в армию всего на 5 лет, сразу в медики, а потом отпускали – или просто не хотели, чтоб в войне с Сигнаром участвовали священники – морроване. Правда, Кимбли не казался ревностным служителем, разве что одной из догм оказалось бы сбор и распространение знания.
-Да. Нет недостойного или неважного знания. Мой тачи меня так же нашёл, я за ним пошёл, когда мне лет десять было.
-И семья отпустила? – нарушил свой зарок не лезть в чужую душу Швайк. Вечер был долгий, на улице уже стемнело, детвору тачи сам развёл по домам. То ли опасался волков, то ли слушал каждого отдельно.
-Я мог бы быть братом той девчёнки, которая родилась у тебя на сеновале – усмехнулся Сергей, подкидывая полено в камин, освещавший зал. Зима была тем временем, когда можно было отдохнуть и просто трепаться о прошлом.
-Впечатляет – Ласло пошевелил кочергой. – Весной дальше пойдёшь? А если насовсем тут осесть, женился бы, лекарь был бы получше нашей шептуньи....
Проблемой «шептуньи» был даже не недостаток знаний или совершенная необразованность – её тоже натаскивали как медика в армии, главном рассаднике знаний Хадора. Проблемой было то, что с того блестящего момента прошло уже лет сорок, и знания старухи разбегались, как блохи. По хорошему, ей скоро самой понадобиться лекарь.
-Идея хороша, но не сейчас, рано мне оседать да часовню строить. Учеников пять натренирую, тогда можно и попробовать. Понимаешь, когда все умные в города сбегаются, из четверых трое там будут, к Аге не ходи. А надо, чтоб знание собиралось везде. – Тачилои откинулся на спинку стула, отблески огня играли на худощавом, чуть раскосом лице. Сейчас он казался намного старше своих лет, и намного более усталым. –Нивара сотворила головоломки, чтоб ученики могли идти по её следам, но не копировать слепо догмы, как многие мениты. Чтоб искали, думали, тренировались... даже когда ты натаскиваешь ученика, и то ты многое узнаёшь о себе.
-А то. Я помню, когда я стал сержантом, я молодым такое.....
И тёмные глаза Нивары, сциона Тёмного блезнеца, с лезвия двуручного меча наблюдали за разговором. Изображение было статичным. Но оно было настолько живым, насколько мог быть живым меканический клинок, священным символом наблюдавший за этой искрой огня старинной школы.

продолжение в комментариях

@темы: Хадор, Творчество, персонажи

Comments

[Eldret]

Одной из странных особенностей Сергея Кимбли было то, что он и не подозревал о тех случайностях, которые его породили. И дело даже не в том, что даже его несовершеннолетняя мать не была в курсе, кто именно был отцом её первенца – таких детей в среде батраков хватало, правда, до совершеннолетия они обычно не доживали. Он не знал, жива ли она, да и слабо её помнил, не испытывая ни ненависти, ни любви к худенькой раскосой девушке из далёкого прошлого.
Первой случайностью был хитрый, опытный тамарит-месмерист, привратностями судьбы сбежавший из Каспии в Скровенберг. Умная сволочь просчитала, что если запудрить мозги учеников – вчерашних рядовых – альтруизмом и верностью лично себе, то на них не надо будет тратить силы и время. Родина в этом ему помогала, и какое-то время личность устроилась лучше всех, как обычно и бывает с эгоистом в обществе альтруистов. Запала хватило на несколько лет, за время которого истинный последователь сциона Дрейса построил мастерскую-заброшенный(внешне) храм Морроу-тайную библиотеку, встроился в местные условия, воспитал несколько верных дураков с кусочками дара(слишком мало, чтоб на это обратили внимание в армии) в вере в сциона Нивару и ... помер от инсульта.
Второй случайностью было то, что «ученики» не разбежались. Месмериста начали поминать вместе с Тамар, Ниварой и Экрисом, храм всё так же был некой помесью кузни и зала со статуей Морроу, сырое место на стене так же выглядело как женщина с копьём, а напротив стояло изображение Нивары с книгой и головоломкой. Один из учеников там постоянно жил, остальные, не способные вербовать уже сложившихся арканистов(мешал страх перед ковеном) и механиков(мешал культ Часовой Богини) перешли к традиционной вербовке и стали искать учеников среди крестьянских детей. Теперь чтоб стать последователем, требовался возраст до армии, дар и несколько лет отбегать вместе со странствующим учителем. А по приходе в недружелюбный храм надо было помолиться чуть справа от статуи Морроу, а на невежливое – «чего припёрлись» - со вздохом ответить, что святая Нивара никого не отказывалась учить.
Главной же случайностью стало то, что странствующие учителя в Хадоре вымирали. В городах открывалась масса вакансий, образованные люди были нужны везде, и потенциальные тачилои больше не хотели учить за курицу и медные монеты, передвигаясь из глуши в глушь. Запрос на образование ширился, умеющий читать, считать и знающий правила шестерни и тока рекрут мог пробиться в сержанты через полгода-год службы, доучиться до полевого механика или открыть дар алхимика. Но цены рости не могли, деревенские просто не могли платить больше, хадорская деревня была бедна. И половина рекрутов Хадора так и шли в войска, умея считать до 10 и написать собственное имя, заставляя учебку подтягивать их месяцами. 90% населения империи составляли крестьяне, и страна не могла им помочь.
Или не хотела. Но для культа, для которого странствия и ученики были вопросом выживания, ситуация была Даром Тамар. Зима обучения позволяет обучить детвору на уровень солдата, а то и выше. Дар к магии ловился, и можно было таскать с собой ученика до армии, сдавая туда заготовку механика-лекаря, которого уже там доводили до ума, и через десяток лет выпускали в жизнь уже готового странствующего учителя-адвоката, которому некуда было идти. Кроме храмов, чтоб стать таким же, как тачилои, выдернувший ребёнка батрака в люди, иногда выкупив его из незаконного рабства. Таким путём прошёл и Сергей, и его учитель – септа ширилась, вообще не принимая людей со стороны, медленно и аккуратно собирая знания. «Ибо нет недостойного знания, есть опасные применения»
Серые, скорее всего, были в курсе. Сложно что-то скрыть в Хадоре от ковена. Но такие учителя не казались опасными и всех устраивали. Их было мало. Они не призывали к бунту. Они готовили солдат. Они ненавидели сигнаритов в полном соответствии с политикой Империи. Они даже лечили крестьян, на что лекарей не хватало страшнее, чем учителей, потому что городской лекарь в селе вызывал массу опасений.

[Eldret]

На пол падала серовато-жёлтая пыль, когда тоненький напильник снимал лишнее с заготовки. В ящике уже лежало четыре полностью готовые шестерни нужного размера, и ещё примерно дюжина отливок ждала своей очереди. Основным занятием Владимира, единственного постоянного обитателя «храма»-мастерской были часы – от самых точных, пользовавшихся спросом на флоте как хронометры, до часовых аккумуляторов, вообще не обладавших понятием точности хода. Сделать две дюжины комплектов деталей, собрать, запустить, сравнить с эталонными, перебрать –подпилить, настроить, и тогда... купец-перекупщик во Владоваре платил щедро, и не воротил глаз от обьёма, видимо, отдавая золотых дел мастерам для окончательной отделки.
-И всё таки проклятые сигнарцы нас достанут. Знаешь, когда у нас пашут на упряжке, они способны для вспашки использовать джеков. Для вспашки! У нас в деревнях джека в глаза не видели.
Говоривший активно жестикулировал, сжимая в руке кружку пива. Тёплый апрельский день, из тех, которые у упомянутных крестьян кормят год, способствовал расслаблению. Зима окончательно ушла за Хребет Мира, напоминая о себе только никогда не тающими шапками на вершинах. В город Кимбли вернулся две недели назад, когда все ученики полностью ушли в работу, и сейчас болтался в мастерской помошником и мальчиком на побегушках – правая нога Владимира осталась в Торнвуде, вместе с лошадью и половиной отряда драгун, когда их подразделение накрыла артиллерия.
-Крестьяне и раньше так жили – пожал плечами кхардец-механик. – мне кажется, что ещё до орготов пахали так же. Работает же. Лучше расскажи, что в приказе на тему этой твари делать собираются?
-Да ничего. Зарисовали, завалили её камнями в миле от города в малой шахте, повесили на вход замок и будут ждать, пока ковен приедет и посмотрит, а до этого жить и жить. – злобно прошипел коссит. Спасённый разведчик поделился всем, что знал, но информации было до отвращения мало. Кусок шкуры, когтя и плоти был уже заспиртован в запаянной стеклянной банке, но всё равно тварь навевала неприятные мысли.
-Мда. – протянул Владимир, потягиваясь за новой деталью. Широкие ладони крутили чешуйку металла размером с ноготь с многолетней привычкой человека, который мог сделать аурум-кортекс. Сергей мягко завидовал, но не стремился занять место – быть тачилои без ноги сорокалетний ветеран бы не смог, а медицине обучен не был. – глянь ка, кто там?

Стук со строны «храма» обычным не был . Библиотека была на втором этаже, мастеркая повёрнута к городу и сейчас открыта, а дверь в часовню выходила на Лотпул, на котором две недели как кончился ледоход. Преподаватели Колледжа зашли бы напрямую в мастерскую, если бы им понадобились часы, а плотогоны с реки, срочно возжелавшие медика, оповестили бы о себе заранее. Паствы в фальшивом храме не водилось никогда, и местные вообще воспринимали его скорее как свидетельство религиозности первого владельца дома. Кимбли поднялся на ноги, но «поглядеть» не успел – дверь распахнулась, мягко дыхнув промозглым речным воздухом. Человек с той стороны с трудом смогла перетянуть себя через высокий порог, и привалилась к стене, спасаясь от падения.
Когда-то недавно она была красивой девушкой, гордо вышагивавшей вместе с армией Родины. Сейчас она еле стояла, опираясь на котыль, примотанный к обрубку левой руки. Армейские штаны были завязаны чуть ниже отсутсвующего левого колена. Верхней одежды не было, только тонкая нижняя рубаха, на которой выделялись застиранные пятна крови и единственный предмет «роскоши» - нагрудный знак о «отдаче долга Службы». Жетон выдавался тяжелораненным, про которых медики считали, что они никогда не встанут в строй, и, в теории, давали право проезда обратно в место, откуда солдата взяли в рекруты, но.... кому в деревне нужен калека без руки и ноги?
Кем бы девушка не была до армии, железные зубья обкусали её и выплюнули в мирную жизнь, в которой её никто не ждал. Обычно армия платила неплохое выходное пособие за каждый год службы, хотя Сергей со стыдом помнил, как быстро разошлись эти золотые в Косске, и как мало осталось от этих нескольких дней в столице. Но судя по вошедшей, что бы не выделила армия, она всё потратила на дорогу сюда – расстояние от Скровенберга до ближайшей войны намекало, что уволили её не позже прошлого года.
-И что ты тут делаешь? – стандартная фраза отпугивания показалась Сергею чужой. Он кинул недоумённый взгляд на механика, но тот толь ко скривился, жестом показав, что не знает незнакомку. Что отдельно беспокоило, потому что в лицо Владимир знал всех своих и учеников, хоть раз заходивших. Не так много тамаритов тут было, хотя в Колледже, возможно, присутствовала и другая септа. Теоретически.
-Мне больше некуда было идти. Совсем. А Иван сказал – тут есть та, которая может помочь, которая никому не отказала в знании. Научить, как жить калекой. Такой я никому не нужна... – девушка нетвёрдым шагом, качаясь двинулась к изображению, казалось, какая то сила превыше тянула её туда. Ещё пять метров выдернули из худого полуголого тела все оставшиеся силы, и она рухнула на колени перед Ниварой. Кимбли поддержал её метально и физически, но измученное тело ощутило себя в безопасности – странной, ложной, невероятной – и усталый разум провалился в сон, странно похожий на смерть.
-Спит – сказал медик, стоя на коленях и глядя на механика. Высокий кхардец не пользовался костылём, давно сделав себе протез, но что-то странное мелькало в голубых глазах, когда он смотрел на двух женщин, вырезанную из дерева и из плоти.
-Ясно. Отнеси на мою койку, я пока жрать приготовлю. Ивана я знаю, Томашев ученик, второй год как в армии. Не знаю, есть ли в девчонке дар, но упорства больше чем во мне , тебе или ком угодно.
-Сам возьмёшся? – худое тело уместилось на руках легко, стоило развязать завязки костыля. Жара не было, лихорадки или сыпи тоже, просто молодой солдат, потерявший сознание от нагрузки или ранения. Если забыть, что за ранение. И какой марш-бросок был нагрузкой. Но удивление от живучести человеческого тела не смогло сравнится с удивлением от слов старшего товарища.
-Если Нивара привела её сюда, это знак. И я хочу его прочитать.

[Eldret]

Слова доносились как издалека, мир был радужным и расплывчатым. Танша, которую в Сигнаре назвали бы Татьяной, а в Руле Тайшей, не могла не уснуть, ни проснуться. Она слышала разговор на грани сна и яви, а слова будили воспоминания.
-На лице справа пятна от ожёгов, Владислав. Сапог лёгкий, а штаны характерные. Девушка – стрелок, посмотри на руку.
«Как она была горда, когда её отобрали в элитный отряд. Как обхаживала винтовку, как взвешивала каждый патрон, отбирая из десятков правильные.....»
-Она очень мощная для стрелка. И разве в них не отбирают горцев?
«Офицером их отряда подготовки был невысокий коссит, с выговором горца. В его багаже ещё ездил лук, чёрный и изящный. Но будущее было за винтовками, по его же словам....»
Пятно задвигалось, сверкнуло синеватым.
-Нет, горцы уже не могут в винтовки, их при мне тянули в иррегуляры. Офицера им дают, но в стрелки переводят тех, кто сам просит. Да и горянки в армию редко идут. Она из горожанок, занималась чем-то очень тяжёлым, посмотри сам на плечи. Не шахты, может, прачка?
«Мама всегда раньше задыхалась когда выжимала бельё, теперь Танши берётся с другой стороны. Мама смеётся, а потом позволяет ей выжимать самой. Маме тяжело, у неё внутри её маленький братик...»
-Похоже на то. Откуда, как думаешь? Столица, Скидров, Кхардов?
«Город всегда был именно городом. Только когда железный путь добрался до станции, там появилась большая надпись –Порск. А она прочитала это название сама, когда их везли на север для тренировок. Читать и писать её научили в армии....»
- Откуда угодно, кроме Владовара. Как она только добралась без шинели, не замёрзнув?
-Скорее всего, только отдала за проезд на плоту. Она сюда добиралась сюда как на конец пути. Что Иван ей сказал, как думаешь? Последнее послание нашего брата – героиня с войны.
«Шинель она отдала плотогонам, когда увидела мастерскую с изображением книги и шестерни над рекой. Сержант-медик держал её в сознании рассказывая о своей родине, о мастерской где машину для заточки крутил джек, о ледоходе на большой реке, в которой ловились большие щуки и куда весной заходил лосось. Она сказала что придёт туда, и тогда парень покачал головой и произнёс, что Нивара учила тех, кто приходил. И вот она увидела старика и мужчину, и как резко они её встретили. Каким холодным был взгляд старика, седого механика, как пронзительны были его синие глаза. И подстриженная борода казалась куском льда, которым ей проморозило сердце. А черноволосый и темноглазый коссит был непроницаем, какой контраст с открытым материнским лицом. Мама...»
Девушка застонала от внутренней боли. Тёмное пятно подтянулось ближе, положило на лоб прохладный компресс. Возвращались ощущения – она осознала, что лежит на льняной простыни, накрытая шерстяным одеялом.
«Она послала матери первое жалование вдоводела и написала, что теперь мама может купить себе простынь. Шерстяное одеяло, бывшее списанное армейское, мама купила им тогда, когда Танша смогла сама стирать, и в доме стало полегче. Оно было такое тёплое.....»
-Приходит в себя?
-На грани, если не за. Выложилась до последнего. Мне кажется, до Кхардова она доехала на поезде, а потом сплавилась, иначе сюда ей не добраться бы никогда. А что с Иваном?
В голосе старика была тяжесть каменной рульской плиты.
-Мне пришло письмо из приказа.
«Письмо из приказа. Боль в голосе капитана, который писал последнее прости за тех солдат, кто переписывался с роднёй и оставил этим адрес в приказе. То, что написали её матери, когда сочли её безнадёжной. Интересно, кто его прочитал.... мама так и не научилась читать. Танша хотела её научить, когда отслужит половину срока и прибудет в отпуск. Порадовать, что теперь она в лучших частях Родины, что они никогда не будут голодать и мёрзнуть, что она будет получать жалование сержанта.... и всё перечеркнула падающая от взрыва крыша казармы в Элсинберге. Командир написал письмо о ней, потому что с двумя ампутациями не выживают. Спасибо ему, сама бы она не смогла... не сумела бы настоять на том, что он послал её маме всё скопленное ей на войне....»
Она наконец открыла глаза, внутренняя боль прояснила разум. Внутренний стыд ударил как порыв ветра, бросил кровь к лицу – с неё сняли сапог и штаны, оставив в одной рубахе, не очень то длинной. Но истощенное тело не захотело этого показать, и жар почуствовала только она, черноглазый лекарь не изменился в лице. «не заметил или....»
-Рад, что ты пришла в себя. Вот, поешь – пророкотал медведем старик. Хотя сейчас она понимала, что он не старый, что он чуть старше её матери, а может, моложе. Цвет волос не был сединой, просто пшеничная шевелюра резко контрастировала с зимним загаром и бронзовой пылью, представлявшей мелкие морщинки как крупные. Он поставил на табурет деревянную плошку с чем-то густым, положил ложку в варево.
-На твоём месте я бы попробовал. – усмехнулся медик, положив ей на плечо руку. – Владислав готовит лучше меня. Давай, попробуй сесть, я помогу. Ты не ранена, хотя твоё тело в этом не уверено. Знаешь, ты взяла от него столько, сколько я никогда не видел.
Танша села, помогая себе рукой, и не успела среагировать, когда черноволосый сел на кровать, подставив свой бок вместо спинки кровати. Вздрогнула она только когда сзади раздался голос, и попыталась выпрямить спину, но для этого, наоборот, пришлось согнуть ногу.
-Я Сергей Кимбли, лейтенант медслужбы рорсникского гарнизона в отставке. А ты из какого подразделения, стрелок?
-Танша Порск, 12-й полк вдоводелов, сэр! Уволена по ранению, сэр.

[Eldret]

Следующий раз Танша проснулась, когда начало светать. Вчера она сумела съесть плошку лобкуса, как называли это варево оба местных, рассказать о службе, отмолчаться о родне и доковылять до отхожего места. Последнее было тем ещё подвигом, коссит её буквально нёс, не испытывая особенных неудобств. Что было странно и необычно, более худой Сергей был сильнее более мощного кхардца, как минимум, таскал её в основном именно он. Внешность обманывала.
Комната, в которой она лежала, была небольшой. Окно выходило на север, и, судя по всему, пользовались ей нечасто, хотя и совсем нежилой она не выглядела. Так, комната в казарме для сержанта, скорее знак ранга чем настоящее отличие, хотя стол и стул рядом с кроватью уже намекали на лейтенантское звание. Сержанты писаниной не занимаются. Хотя кровать, стол и стул занимали комнатку почти целиком.
К столу были приставлены её костыли, которые кто-то отмыл и заново обтянул. Одной рукой у неё это никогда нормально не получалось. На спинке стула висели штаны и мужская рубашка, сапог стоял у прикрытой двери. Глиняная кружка с водой и свеча дополняли убранство комнаты.
Когда она вышла, увиденное её немного поразило. Из стены выходили два ремня, которые опирались на стойку, упирающуюся в пол и выходящую в потолок. От стойки отходил третий ремень, идущий к небольшому столу, где он оборачивался вокруг шестерни сбоку. Стойка вращалась, шестерня вращалась ещё быстрее, и поднимающийся надо столом точильный камень, дрожа, вращался тоже. За столом сидел медик и обтачивал с концов длинные железные трубы. На столе в прихотливом беспорядке лежали провода, металлические кольца и ребристые детали похожие на алхимическую гранату.
-Доброе утро, Танша. Помочь?
-Ннет, спасибо. – девушка покраснела. Она вновь вспомнила о смущении – чувстве, почти полностью выбитом в казарме. Об месяцах в учебном батальоне вообще вспоминать не хотелось. – а... что вы делаете?
-Деньги. – умехнулся парень, ослабляя ремень. Камень медленно затормозил, а покрытые пылью руки аккуратно взяли со стола несколько проводов и начали свивать их вместе. – смотри, это станет металлическими дубинами. Прочные, не тяжелые... сами по себе они золота не стоят, любая деревенская кузня сделает намного дешевле. Но мы вложим эти провода сюда, протянем сквозь, внутрь проложим пластину и самое полезное оружие будет почти готово.
-Самое полезное оружие? Дубина? – с трудом подойдя к столу, Танша села. То, что делал Кимбли, было непонятно, но потрясающе интересно. В ребристую деталь он вложил пластину с какой-то руной, по контуру которой шли десятки мелких отверстий, в которые была продета золотая проволока, да и сама пластина тоже сверкала матовым медовым светом. Вот сильные руки со щелчком вогнали трубку в паз, и в руках механика образовалась вполне действенная дубинка. Но особой полезности девушка всё равно не увидела, и следила за манипуляциями во все глаза.
-Дубина просто самое дешёвое оружие. И то что у нас получилось, может многое. Вот, смотря, мы подсоединяем аккумулятор, активируем и у нас в руках то, что отгонит призрака, позволит работать и не взорвёт всё вокруг. Обожаю такие штуки – всего за две сотни золотом можно осветить весь забой.
-Это для шахты? – наконец она догадалась. Меканическое оружие она видела, и знала, что оно может быть защитой и от призрака, и от страха. Стальная палка, в которой соединилась мощная лампа с защитой была потрясающей. – а шахтёры сумеют её купить? Двести золотых это же...
-Меньше, чем надо платить выжигам. Этот свет лучше всего, что можно принести под землю, в самородных шахтах ему цены нет. А если не выжигать угольную шахту, то... новая бригада тоже денег стоит. – цинично сказал Сергей. Это было изобретение его учителя, и пока подобные штуки расходились по десятку за сезон, позволяя работать над пластинами по привычным лекалам. Десяток рунных пластин с руной света он вырезал за пару месяцев, летом занимая себя работой. Не слишком то много, но «Дубинки света-от гримкина и злого деда» -иногда уже покупали не владельцы шахт, а ходоки от бригады, специально добиравшиеся до мастерской аж из под столицы. Получался символ успешной бригады – а братины горняков такие фишки очень ценили. Шахтёры вообще были самыми высокооплачиваемыми работниками в Хадоре – под землю, где тебя может ждать любая тварь, вчерашние крестьяне не рвались абсолютно. Слухи про шахты ходили дикие, вначале приходилось даже просить жрецов Морроу быть внизу и молится о ниспослании чуда. Но творящих чудеса было мало, верующих –много, и сейчас жрецов приглашали освящать новые шахты – что было для служителей весьма прибыльным делом, но от «злого деда», приходящего к факелу, отнюдь не спасало. От гримкина не спасало вообще ничего, но ярко освящённая шахта, хотя-бы, не провоцировала суеверных людей видеть демона там, где его нет.
-Понятно. А... я могу помочь?
Танша сказала это не подумав, и тут же устыдилась. О меканике она знала только о самых распространённых изделиях, крутить камень тут было не надо, и она со страхом ожидала смеха или ядовитого слова.
Но яда не случилось. А бас Владислава от двери развеял неловкость и не позволил увидеть искру интереса в тёмных глазах.
-Лучше повернись и вытяни ногу. Надо снять мерки, чтоб меканика не была длиннее, чем вторая нога.
Он прижал живую ногу к заполненному глиной корыту, делая слепок, потом сделал то же самое с рукой.
-Влад, а тебе когда сделаем? Который год предлагаю.
-Серг, мне нормально. Бегать всё одно лень, обойдусь без ежедневного завода.
Нога бывшего кавалериста была ажурным конструкцией из кожи и металла ниже колена, уходящим в потёртый сапог. Но осознание, о ЧЁМ говорили эти двое, лишила Таншу дара речи. Меканические руки и ноги стоили тысячи, и из-за этого встречались реже, чем маги. Родина могла бы поставить ей такие протезы, но рядовой вдоводел явно не был тем, ради кого стоило потратить средства, сравнимые по стоимости с бронёй мановара. Мечтать о таком было сродни мечтам о чуде. Девушка еле сумела выходнуть:
-Сспассибо...
когда поток слёз потёк по её щекам.

[Eldret]

С моря на Скровенберг задувал начинающийся шторм, принося запах моря и гоняя всякий хлам, не нужный даже старьевщикам. Над девятью красно-белыми зданиями колледжа он менял направление и рвался вдоль речного русла, срывая дым отопления и барашки волн. Холод пробирал левую руку, как медик не кутался в широкий плащ.
Кимбли шёл в Колледж не привычным маршрутом, который сегодня стал слишком промозглым, а через город, где обычно толпился народ, мешая думать и ходить привычным широким шагом. А подумать было о чём – ни один человек не был настолько умён, чтоб знать всё, и предстоящая работа заставляла серьёзно к ней готовиться. Мало просто сделать протез – надо ещё и подготовить его в размер к другой руке, подключить к токам в теле, прирастить к кости... и не нарваться на осложнения в процессе, подумал медик, провожая взглядом компанию ветеранов флота, сейчас переквалифицировавшуюся в «решал» и «охрану» какого-то каяза. Те тоже окинули Сергея взглядами, в которых сверкнуло узнавание – работа тачилои зачастую требовала умения отбиваться от средних размеров волчьей стаи, и стальная дубинка на поясе(как и засапожник) не выглядели чем то необычным или чужеродным на худощавой фигуре.
А вокруг спешили те, кто должен был работать в городе в любую погоду. Истопники, посыльные, прачки, чиновники, колледжские профессора и студиозусы – все кроме крестьян, занятых в полях и рабочих. В Скровенберге покупалось многое, и продавалось ещё больше, так что Кимбли сделал себе очередную пометку – «зайти на рынок», которую его память убрала в долгий ящик, стоило сапогам медика простучать по крыльцу в колледжскую библиотеку. С точки зрения тамарита, место было практически священное, и металлическая пластинка, которую он протянул охраннику, была пропуском в Уркаен. Тот удивлённо – новенький! – окинул Кимбли взглядом, и открыл тяжёлую дверь, пропуская.
Седой библиотекарь, старый как многие его тома, встретил тачилои в большом зале, наполовину заставленном стеллажами с книгами, а на вторую – длинными столами, за которыми сидело несколько человек. Простые стены из черезвычайно ценной лиственницы отпугивали гниль и насекомых, широкие окна пропускали максимум света, а тяжёлые решётки –минимум воров. Стеллажи занимали и весь второй этаж, и третий, куда уже ход был только у библиотекаря и где не было даже окон. Сотни книг, десятки инканабул, тысячи страниц – это место было сиволом знания, благословением Нивары в его изначальной форме. Простому человеку сюда дороги не было, книги обладали огромной ценностью, и Сергей очередной, может, тысячный раз сказал спасибо тому, кто изначально получил родовой пропуск в библиотеку.
Много лет назад Олекса, молодой подмастерье тогдашнего, самого первого старшого, увидел печатный текст. Тогда для печати одной страницы требовалось вырезать из дерева всю страницу, и даже лучшее дерево со временем искажалось, оттиски получались разной плотности и по разному выцветали, но это уже было огромным шагом вперёд по сранению с переписыванием любой книги вручную. Сигнарское изобретение тогда только начало распространяться по миру. И гениальный механик , толком не умеющий ни читать, ни писать, влюбился в печать. А какое прозрение заставило его два года изобретать, ковать, отливать, сверлить, обтачивать – не знал, пожалуй, никто. Но результатом стала закалённая стальная пластина, в которой были просверлены сотни отверстий. Чудо металлургии, толще брони варджека, опиралось на мощные винты, которыми её можно было прижать к деревянной пластине подложки. Но самое гениальное, которое сделало открытие многоразовым, были стальные буквы на тонких стержнях, вставлявшиеся в пластину. Штифты, как их сейчас назвали, позволяли собрать нужный текст любому привычному человеку, при этом обеспечивая качество, достигнутое только в Протекторате, на резных гранитных плитах – там на них выжимали «Слово Менота» и приказы Синода. Первая пластина была передана тогда ещё молодому колледжу в обмен на вечный пропуск в библиотеку, и обе стороны до сих пор считали, что это была гениальная сделка, прославившая Колледж и его профессуру.
Самого Олексу ждала уникальная судьба. Через месяц после того, как королю Сагриву преподнесли книгу, напечатанную на новом станке, в Скровенберг прибыл личный посланник молодого тогда короля и Ковена. Обычный рабочий был возведён в князи на площади перед колледжем, неграмотный бывший серв стал Олексой Рунным, а его метод сверления алмазом снизу вверх стал охраняемым секретом короны –пока изобретение новых сталей через полвека не сделало алмаз архаикой. Алмазные резцы давно были важной частью снаряжения арканных механиков, но метод «волшебника металла», как потом звали Олексу в Инженерном Унивеситете Корска, с тех пор служил своеобразной гордостью. Септе, естественно, не отвалилось ничего, кроме пропуска – но с точки зрения тамаритов, он обладал бесконечной стоимостью, а то, что Ковен, проверив Олексу на талант и ничего не найдя, не стал копать его «братьев», было ещё ценнее.
Самая первая пластина ещё применялась – за столько лет она сменила часть рун и все пружины, фиксирующие эти руны, но ценность чудовищной работы не поменялась – новые всё так же требовали бездны работы мастеров металла высочайшей квалификации, которые у Родины были в дефиците. В библиотеке висел её чертёж – как шутили в септе, Олекса бы не понял это черезвычайно замудрёное творение, не сумев связать рисунок с металлом - и Кимбли привычно поклонился этой памяти о великом брате. Потом он нашёл свободное место, разложил на нем чернильницу и бумаги и притупил к компиляции того огромного массива знаний, которые требовались чтоб меканическая рука могла заменить и превзойти настоящую. Справочники по металлургии, труды по медицине, несколько чертежей старых Ласок выросли на столе с такой основательностью, что первый раз Кимбли отвлёкся когда из библиотеки ушло солнце – тогда пришлось зажечь дубинку, повесив её на крюк для лампы – а второй раз когда буквы начали расплываться перед усталыми глазами.
Охранник уже сменился. Библиотекарь спал, положив голову на кружку. Старенький профессор с недовольным вздохом зажёг лампу, а парочке студентов, то ли учившихся, то ли флиртующих в дальнем углу, судя по всему, было всё равно, что тамарит ушёл в ночь, выключив меканический свет.
Дождь уже кончился, оставив только сменивший направление холодный ветер и непролазную грязь. Город жил ночной жизнью, где-то кого-то грабили, били, обжуливали, запугивали, превозносили, обогащали, любили, желали – приглушённая симфония биения жизни, к которй приходилось привыкать после каждой зимы по деревням, застрявшим во временах сразу после Изгнания Орготов. Только в городах могли существовать мастерские – и нищие, библиотеки - и притоны, корчмы – и бордели, где массы людей занимались чем угодно, кроме отупляющей пахоты. Тачилои скользил сквозь город тенью – не привлекая внимания, но и не прячась, широким скользящим шагом, проходя мимо хорошего и плохого, прекрасного и уродливого так же легко, как богачка проходит мимо нищего.
Здесь он был чужаком. Здесь он не высматривал ни слабых, ни учеников, ни работы. Здесь все были друг другу пришельцами, вчера встреченными и завтра забытыми. И вмешиваться в чужие проблемы было последним, что хотел Сергей Кимбли, арканный медик, тамарит и тачилои. Вмешали его.
За кого его приняли, он так и не понял. Только из-за угла доносился писк и какие-то удары, и вот из за него вываливает здоровый бугай-огрун, всем видом показывая, что никому не должно быть дела до того, что происходит, и сходу высказывает свои претензии. Потом оттуда вываливается ещё четверо, причём трое пытаются удержать четвёртого – и всё это в неверном свете луны и звёзд.
А потом огрун вскинул дубинку и отлетел под ударом арканного болта, в который Кимбли вложил столько сил, что ощутил привкус крови на зубах. Магия могла подпитываться силой тела, и в заклинание надо было вложить силу, чтоб не вкладывать её в уличную драку – в рукопашную с самой сильной городской расой Каэна не желали лезть и троллькины. Троица рванула обратно за угол, видимо, при свете рун приняв металл на руке за полный латный доспех, беглец, напротив, рванул мимо меканика, и конфликт увял – каждый пошел своей дорогой, стараясь больше не встречаться ни с кем зубастым.
-Ты поздно – встретил Влад медика, открывая двери после усиленного стука, и широко зевнул.
-Засиделся – зевок оказался дико заразительным, и вторая фраза последовала не сразу – в библиотеке время летит, как усмотришь. Счастливый ты... ладно, ночи.
Загремел засов, отсекая дом от улицы. Тень, не столь удачливая как её провожатый, поёжилась и нырнула в дровяной сарай, обещавший защиту от холода как минимум до ещё далёкого утра.

[Eldret]

Она встала на рассвете.
Со двора доносились размеренные удары, тихое конское ржание и лёгкий пересвист ветра в голых ветвях деревьев. Разум очередной раз заполошно дёрнулся от немыслимой роскоши простыней и одеяла, но сегодня она уже легко преодолела смятение.
Привыкла. К хорошему люди привыкают быстро, даже если жизнь старалась отучить.
С трудом справившись с ремнями протеза, позавчера законченного Владом, она вышла на улицу, прикрыв культей глаза от яркого света. Все комнаты в доме выходили окнами на север и реку – странное решение, заставляющее поздно просыпаться и щуриться, выходя в зал и во двор. Но выйти надо было срочно.
Когда она пробегала через двор, Кимбли колол дрова, посверкивая голым торсом на пригревающем солнышке. Отблески света играли на отполированном инструменте, делая простую работу магическим священнодействием, хотя – и Танша это сознавала – это всего-лишь были качественные чурбаки и хорошая заточка в руках сильного человека. Залюбовалась она уже возвращаясь, пока её внимание не привлёкли ещё несколько личностей.
Стоящий у забора с южной стороны корун был типичным представителем своей расы и профессии – бицепсы толще её ноги, перевитый жилами торс, укрытый кожаной безрукавкой, кожаные штаны, заправленные в тяжёлые армейские сапоги с окованными носами, с тяжёлой дубинкой на поясе. Он возвышался над невысоким забором, как башня, спокойным взглядом оглядывая двор. Она сумела оценить и татуировки и вышивки, но не сумела их прочитать , только по их числу определив ранг в той организации, которую этот вояка почтил своей клятвой. Ранг был немалый.
С востока подьезжал всадник, который в плечах бы не уступил огруну, хотя явно был ниже на голову, и расстёгнутая тёплая одежда только усиливала эффект. Острый взгляд из-под низкой меховой шапки неприятно оценивающе гулял по двору, не фокусируясь ни на ком конкретно. Мохнатая низкорослая лошадка была увешана мешками, колбасами и шкурами. С крупа скатился длинноволосый подросток, тоже закутанный в шубу, когда всадник широкими движениями начал вешать мешки с седла на забор.
Только когда первый круг колбасы повис на заборе, Сергей воткнул топор в пень и, широко улыбнувшийсь, поинтересовался, вкладывая в сови слова двойной смысл, к счастью, ускользнувший от понимания девушки.
-Шан, опять натурой берёшь? Куда в этом году мотался?
Всадник тряхнул головой, кидывая шапку на спину, но ответить не успел, когда огрун с грацией тролля влез в разговор. Жившие поколениями рядом с дварфами, силачи никогда не прерывали работающих – для любых рульцев это было смертельным оскорблением.
- Чем за вашу татьбу мелкую расплачиваться будете?
Насколько Танша знала, перед ней проявили шедевр спокойствия и умения договариваться. Законы Рула воров терпеть не могли, и корун вёл себя с ними, как к кланом гобберов, для которых мелкое воровство зачастую было единственным вариантом выжить. Но его замечательная попытка пропала втуне под тремя голосами.
-Шо?
-Простите, я ослы....
-Да я в жизни чужого не взяла, нелюдь!
От акцента, от неожиданности прорезавшегося в речи Сергея, тянуло поискать поблизости троллькина, чудовищно правильный язык звероватого всадника заставлял оглядываться в поисках аристократа, а подросток, скинувший шубу и подлетевший к углу, просто оказался тоненькой девчонкой на грани превращения в девушку, почему-то воспринявшей слова огруна с бешенством дварфа. Запал пропал так же, как попытка быть вежливым, потому что огрун её просто проигнорировал, сконцентрировавшись на взрослых.
-Ты вчера татя мелкого прикрыл, рука-из-металла. А вы мальчишек собираете. Я решил, что ваш, я не прав?
Кимбли скрестил руки на груди, проиграл пальцами на стальном плече. Тёмные глаза, щурясь от света, смотрели на огруна.
-Не наш. Если мой удар был слишком силён для сердца твоего клановика, я согласен заплатить золотую виру, но он пал с оружием в руках.
-Он выживет, человек. – в голосе огруна звучало уважение, но низкий, тяжёлый голос отнюдь не собирался смягчаться. – я пришёл на за вирой, а за татем, про которого люди сказали, что он убежал в эту сторону. Он немало украл, и должен расплатиться.
В следующее мгновение произошло сразу три события. Всадник выхватил из седельного колчана лук, единым движением подтянул тетиву к левому глазу и выстрелил, огрун перекатом ушёл из-за хлипкого забора за прочную воротину, а со стороны кухни донёсся визг ужаса. Мгновением позже Кимбли левой рукой выдернул топор из бревна, вокруг правой вспыхнули синеватые руны неизвестного Танше языка, а сама девушка развернулась, чтоб увидеть худого, грязного мальчишку со свиной ногой на плече, в которую только что влетела тяжёлая стрела с силой, достаточной чтоб развернуть лёгкое тело. Ужас в глазах был такой, что Танша невольно глянула в направлении взгляда... и не смогла оторваться, перехватив костыль и шагнув на линию выстрела. Как учили в учёбке, когда надо прикрыть в рукопашной раненного.
Потому что всадник, сидевший в седле с луком в правой руке, был не совсем человеком. Бывший вдоводел увидела и косые глаза, и острые зубы в скривившемся тонкогубом рту, и вздувшиеся буграми чудовищные мышцы, и шрам на ухе – там, где срезали острую вершину, правращая потомка вечных врагов Менота в человека. Один раз она видела такого дикаря, труп которого висел на перекрёстке дорог в железной клёпаной клетке, и навсегда запомнила тяжёлые скулы и надбровные дуги, острый подбородок и клыки. И то, что у этого не было клыков, были обрезаны уши, а по телу шла вязь рун, ныряя под рубашку и спускаясь ниже локтей, ошибиться она не могла. Тарн! Живой тарн в человеческом городе! Она отчаянно захотела винтовку.
-Почему ты его защищаешь, девочка? Неужели ты назвала его братом?
От контраста вспоминалась сказка, где дварф сковал волку серебряный язык, и тот пошёл выманивать козлят, притворяясь козой. Высокий, певучий, правильный язык из уст замаскированного дикаря, на чьих плечах разлеглась бы рысь, чей короткий мощный лук мог пробить тебя в любой момент, был диким диссонансом.
-Нет! Воровать постыдно! Но я клялась защищать Хадор от таких, как ты, и я не дам тебе его убить!
А то, что девчонка поскользнула сквозь щель забора с длинным ножом в руках, сбивало ещё сильнее. По армейским разнарядками и городским легендам, дикари-червепоклонники людей ели.
-Не смей мешать учителю! Он лучший, таких как он больше нет!
Ситуация замерла в неустойчивом равновесии. За воротиной щёлкнул взводимый курок, но высоввываться под лучника огрун не спешил, прислушиваясь к ситуации. В глубоко посаженных крупных глазах тарна сверкали искорки, и, казалось, нелюдь смеётся над однорукой защитницей. От ненависти в ярких зелёных глазах девчушки умирали бы комары, будь в ней хоть граны умения. Разрядил ситуацию медик, единственный не игравший в гляделки.
-Шан, скажи своей воспитаннице опустить нож. Это Танша, Владислав назвал её нашей сестрой, а значит, и твоей. Танша, успокойся, Шан не будет стрелять на убийство.
-Сергей, перед тобой Арра, теперь-моя дочь, пока боги не скажут слова. Прими её так, как принял бы меня. Этот засранец – твой?
Лук опустился, но девушка не обольщалась – реши тарн стрелять, и она не успеет даже среагировать, но костыль тоже опустила. В основном потому, что отвыкшая от настоящей нагрузки нога еле держалась. Корун поднялся над воротиной, не поднимая над ней пистолет, но всем было понятно – он готов стрелять.
-Шан из клана Владислава, у меня , Оглора, нет с тобой войны. Я пришёл за татем, и не хочу поднимать оружие на тебя и твоих людей.
Огруны были терпимы к телесным недостаткам людей, не без оснований считая их слабыми, но как к старшему правильно было обращаться к телесно неповреждённому и старшему. Оглор и так поднимался над обычаями, называя клан именем покалеченного старшего.
-Оглор из рабочих огрунов, у меня нет к тебе войны. Я на своей земле, тать на моей земле, он украл у меня, и мне его карать. Я передаю тебе это оружие в знак вины за то, что ты не смог свершить своё правосудие, но лишь слуга императрицы властен надо мной и над ним здесь.
Цветистая фраза. Кимбли не мог сказать точно, правильно ли он воспроизвёл рульский обычай, но корун оценил в первую очередь старание человека и уважительно кивнул. Широкая ладонь приняла топор – ценное орудие вместе с уважительным жестом.
-А теперь – Сергей спокойным шагом пошёл к углу дома, за которым стоял невидимый для него мальчишка, по пути выдергивая нож из девчоночьей руки. – разбираемся. Убивать я тебя не могу, сдавать с приказ не хочу. Убирайся вон, ворюга, и живи моей добротой!
Слёзы бессильной ярости брызнули из глаз, когда парень бессильно прокричал ответное проклятие, убегая в сторону реки. Нищие не привередливы, но, возможно, голод и улица ещё не выбили из него дутую гордость.
-Будь проклята ваша доброта, обрубки!
И ноги Танши подкосились, как будто стрела, дрожащая в окороке, уносимом мелким ворюгой, по дороге пролетела сквозь её сердце.

[Eldret]

Она сидела в своей комнатушке, завернувшись в одеяло, и не отрываясь смотрела на реку. Вечный поток катил свои воды в великий океан, унося редкие осколки льда из верховий и весь тот мусор, что приносит половодье. Вот проплыло целое дерево, смытое и унесённое, как какая-то корзина или кусок помоста.
Её спокойствие и мир в душе, с таким трудом вставший на место, ломался как лёд несколько недель назад, когда она мучительно ждала парохода, прося подаяние на вокзале Кхардова. Пассажиры Большого железа не были готовы делится деньгами, но накормить ветерана тем, что взяли с собой в дорогу и не съели... почему нет. И она нашла тут, в конце избранного пути, людей для которых оказалась не чужой.
А сейчас за этими людьми, такими добрыми и понимающими, готовыми помочь не требуя ничего взамен – да и что она могла им дать – проявился оскал существа, которое было врагом всех добрых менотитов. Тарны были диким злом, их кровавые ритуалы, их воровство детей, их отчаянные рейды по деревням были сказаниями крестьян, героическими легендами и символом веры Менота. С самого детства она слышала рассказы, как вооружённые Пламенниками рыцари повергали окровавленных дикарей, слуг самих Орготов, спасая настоящих людей. А сейчас один из них сидел в тонкой рубашке за общим столом, шутил со своей воспитанницей, улыбался подколкам Сергея и выговаривал Владиславу за недожаренное мясо. Волчий выродок – уважаемый учитель и медик – рвал картину мира, в которой такие как он должны были носить в лучшем случае такие же лохмотья, как мальчишка – вор.
При мысли о оборванном бедолаге по щеке покатилась непрошенная, незамеченная злая слеза. Она кинулась его спасать, встала паладином из легенд на пути зла, но защищаемый метко ударил её по слабостям и мечтам. Его жест отрицания зла был среди символов Старой Веры, его отвергание было честным и правильным. Она связалась со злом... и не могла заставить себя возненавидеть этих людей. Странные странники, люди несущие по деревням знание, хотя она уже понимала – для таких как Сергей город предоставлял бесконечно больше возможностей. Но свет оказался тенью, понимание – обманом, доброта перестала быть понятной, и Танша могла только кутаться в одеяло, стараясь унять дрожь.
В её душу втекал яркий холод страха. Она вновь потерялась.

Владислав вошёл в комнату и остановился. Начинать разговор было сложно, но даже он понимал, что необходимо, они с Сержем слишком затянули с этим. Шан был, пожалуй, самым странным из нынешнего состава септы, но проблема была не в нём – бывший выкупной дикарь идеально входил в общество Хадора. А вот железная снаружи и ранимая внутри девочка, которая сидела перед ним... скоро она встанет и кинется спасать от исчадия Орготов другую невинную девочку. Влад хорошо знал, откуда и почему тарн таскал с собой предидущих девчонок, и представлял себе просто бешеную реакцию.
Для начала он сел на кровать и отстегнул протез, опираясь на стену. Сетка чуть подалась, проминаясь под его весом, чуть наклонив девушку, и как притянув в нему. Огромные глаза, полные ужаса и непонимания, обратились на немолодого мужчину.
-Почему он здесь? Почему он так? Кто вы, что терпите ....
Танша споткнулась посреди сумбура вопросов. В глазах Владислава она прочитала боль и грусть, такую же как чувствовала в своей душе. Но он начал говорить, и слова падали на неё, как кирпичи в реку.
-Я тогда служил в армии, когда мой учитель зимой шёл до Тверкутска, он поссорился с князем из-за обучения детей. Я не знаю. Что захотел тот человек, тачи не рассказал... Странно, скоро я буду таким же старым, как был он когда начал учить меня, а ведь он казался таким старым. Он шел сквозь буран, пока не встретил шалаш, в котором рожала женщина-тарн. Она считала, что так до её ребёнка не доберуться Десять Болезней, проклятие, которые просто выкашивало этот народ. Тачи был медиком, он сразился за неё и её нерождённую дочь в страшном поединке. А на рассвете тарна обнимала девочку, которая сейчас, наверное, твоего возраста. При рождении её назвали Алекса, сейчас. Наверное, она носит принятое у там имя – они меняют имена при взрослении.
Мягкий голос успокаивал, а талант рассказчика в сочетании с природным любопытством захватили Таншу, вырвали из сердца беспокойство. Она доверчиво прижалась к широкой груди, продолжая смотреть на воду. Река текла, как рассказ, из кирпичей выстраивалась мостовая опора.
-На рассвете приехал туат – так тарны называют свои племена. В шалаш вошла женщина, глаз которой был вырван, но видел – она стала бабушкой девочки, и позволила себе плакать от счастья. Она предложила лекарю выбрать себе всё, что меньше новорождённой в дар, и протянула камень из своего головного убора, сверкавший как зимнее солнце. А тачи попросил у неё страшного, но высшего счастья для медика. Он попросил помощи против врага.
-С кем он так воевал, что попросил помощи у лесных злодеев? – дёрнулась Танши, но магия легенды уже захватила ей. Изображение святого Соловина висело в госпитале, и сказы о его лечении поддерживали раненых.
-Он захотел пройти путём Соловина дальше и глубже. Он попытался доказать, что нет пределов человеческому разуму, что перед знанием нет преград, рас и верований. Они расчертили кровью сотни рун, собрал десятки ингридиентов, взял силу сотен растений – и весной, когда пробуждались почки, а звери бежали друг к другу, он кинул свой талант на бой с Десятью Болезнями. Трое вошли к круг из камней, и каждый заплатил свой цену. Учитель говорил, он поднялся до чертогов Морроу и кинул в лица святых их неправоту. Что никто не должен быть проклят с рождения. Что святые сами отказались от тарнов, и их слабостью и трусостью проклятие обрушится на людей, не разбирая никого.
-Оно обрушилось?
-Нет. Хотя Морванна лезвие Осени и хотела этого, учитель сломал это страшное оружие. На него взглянула сама Тамар, и засмеялась над братом. А, может, в бреду ему это почудилось, кто знает.
-Тамар? Чёрный близнец? – вера самой Танши была нестойкой в лучшем случае, но так спокойно, с каким-то потусторонним жаром произносить Имя, которое пугало священников Менота до скутаторов?
-Она. Женщина тысячи путей. Принёсшая дар. Близнец, который указал путь нашим учителям много лет назад. А мы учим всех, кого можем, и избранных принимаем к себе. Есть тысячи путей в жизни, и Тамар не запрещала никакой. А Нивара показала, как важны знания, и мы идём её путём, чтоб когда-то найти свой или продлить её. «Мать матери с глазом, видящим уркаен» дала моему тачи в провожатые своего младшего сына, в которого Десять Болезней вцепились с рождения. Ты видела его, и какой он сейчас. Он ездит по деревням, учит и лечит, как лечили его самого. И снова и снова находит таких девочек, которым не повезло. Каким чутьём он выдёргивает их со дна, как находит живые сердца среди обломков, воительниц среди рабынь – никто из нас не знает. Он платит за них работой, кровью и золотом, как когда-то заплатили за него. Моего учителя звали Шандор Ивашев, и его имя живёт сейчас, хоть его тело еле удержало его душу, пока я вернулся из армии. Он ушёл в Уркаен пятнадцать зим назад, и последние годы жил, не помня себя. Такую цену платят за схватку с настоящим злом, злом в одеждах добра, злом изгоянющим знания, истинным злом невежества.
Это было страшно и прекрасно. Чёрная земля, из которой росли побеги пшеницы, шелест страниц и лекарства. Она помнила, что в церкви рассказывали о том, что храм Морроу защитил верных от чумы тарнов, но никто не говорил о методе. Рассказ о болезнях, из-за которых женщины убегают в одинокие шалаши, чтоб спасти детей, о трёх людях, вошедших в каменьради схватки с проклятием... она не могла даже представить себе ничего подобного. Последнее возражение родилось в детской вере и очертя голову бросилось в схватку против мудрых слов и логики.
-Но ведь Тамар же жестокая. Как вы так относитесь ко мне, если вы... из её?
Даже под угрозой пытки она бы не назвала этих людей тамаритами – страшная слава убийц, грабителей и некромантов вообще не вязалась с ними. Даже тарны никогда не проклинались так яростно, как те, кто следовали за другим Близнецом, и её ужасало то, почему. О верованиях и ритуалах Червепоклонников говорилось хоть что-то, о тамаритах – только проклятия.
В голосе Владислава было яркое, чистое желание объяснить, показать, провести. Сигнарская картечь, лишившая его ноги, сделала многое для Хадорской механики, но для Хадорского образования это воистину была потеря.
- Тамар не запрещает помогать. Она вообще ничего не запрещает. Мы учим, потому что нам хорошо от того что мы учим. Потому что больше знающих людей делают мир лучше для всех. И для нас тоже. Тот, кто помогает человеку свысока, презирает его. Мы делаем людей такими, чтоб у них были силы и возможности помочь нам в час нужды. Дварфы Рула верят, что каждый в их подземном дворце работает на всех, как звено кольчуги, и самому первому учителю казалось, что они правы. И разве это неправильно? Танша, ты бы хотела помогать себе и другим, не гнать, а научить других жить без воровства?
Она вывернулась из его рук, заглянула в голубые глаза, утонула в них, вынырнула...
-Да.